Тосты Чеширского кота - Евгений Анатольевич Бабушкин

чай индийский, высший сорт!

Кролик разодрал цибик и высыпал его весь в кипяток. Батя мечтательно потянул носом:

– Индийский чай слонами пахнет, – сказал он. – Хороший у меня день рождения, – продолжил Батя. – И чаю хорошо бы попить.

– Так пей, чего ты? – удивился Кролик.

– Так не но́лито, – важно сказал Батя, – в день рождения самому себе не наливают.

Видимо, он сильно загордился, пообщавшись с сержантом на короткой ноге.

– Дык, я вам сейчас налью! – шепотом, чтобы не разбудить Налимова, закричал Панфил.

И мы принялись пить чай.

…За чаем мы играли в популярную солдатскую игру, припоминая названия спиртных напитков и сигарет, которые нам посчастливилось отведать в гражданской жизни.

Азартный Джаггер жульничал и называл какие-то лишь ему известные изделия винной и табачной промышленности. Пытался убедить нас, наивных, что ему доводилось куривать сигареты «Житан», запивая их «Араком» и «Кальвадосом».

Батя же, напротив, норовил козырнуть рассыпным самосадом и самогоном, настоянном ради крепости, на курином помете.

В итоге первое место разделили Кролик и Панфил, одновременно заявившие о египетском винном пойле «Абусимбел» и коньячном напитке «Матра», даре братских социалистических славян.

Я, как непредвзятый судья, подтвердил, что видал эти сказочные напитки в магазинах и даже лично пробовал их.

…Когда трехлитровая банка черного чая опустела, и мы перекурили, Батя отколол вот какой номер. Он завалился на топчан, закинул ногу на ногу и вдруг извлек из-за пазухи книжку. Открыл её, и натурально начал перелистывать страницы, слюнявя палец. Изумлению нашему не было предела.

– Батя, что это?! – поперхнулся папиросным дымом Панфил.

– Батя, да ты оборотень, – восхищался Чучундра.

– Филиппок, гадом буду, Филиппок, – веселился Кролик. Батя невозмутимо листал страницу за страницей.

Я присмотрелся. Обложка показалась мне знакомой. Что-то сиренево-фиолетовое. Ленинградские мостики. Какой-то усач в очках-консервах на древнем аэроплане. Ну, точно!

– Батя, ты с ума сошел! У меня была такая в детстве пионерском загорелом. Может, и сейчас дома где-то валяется, если друзья не зачитали. Это «Сундучок, в котором что-то стучит». Верно? Это же детская книжка!

– О! И у меня такая же есть, в смысле, была, – заявил Джаггер, – смешная книжка. Я знаю – это продолжение. Есть еще первая часть, в классе у нас очередь была на нее.

– Где ты её выкопал, Батя? – спросил Кролик. – Ты бы ещё приключения Буратино приволок. Совсем бравый зольдат в детство впал.

– Я сегодня в библиотеке был после чайной, – объяснил Батя, – чтоб вы не думали, что очень умные и в очках, как Чучундра. Там есть библиотекарша. Тилигентная женщина с титьками…

– Интеллигентная! – обрадовался Чучундра.

– С титьками! – восхитился Джаггер.

– Тихо! Ну и что дальше было, а? Батя, правду говори, – зловеще велел Панфил.

– Ничего. Печеньками угостила меня. Сказала, что солдатам нельзя со всех полок книжки брать. Дядя Ваня-замполит запретил. Только с одной полки можно. Я там и нашел. Не очень пока понятная книжка. Пионеры, изобретатели какие-то, пуделя. Зато картинки смешные.

И Батя продолжил листать свою книгу.

– Редкость, между прочим, – сказал Панфил, – теперь эту книгу не достать. Их из всех библиотек изъяли. Это у нас – медвежий угол и замполит полудурок не сподобился. Или особист не доглядел.

– А что с ней не так, с книжкой-то? Она же для детей, – удивился Джаггер.

– С книжкой-то всё так, a вот с автором не очень, – объяснил Панфил, – это же Васька Аксенов написал!

– И что? – спросил я, поскольку, мне это имя тогда не говорило ровным счетом ничего. Да и не был я приучен обращать внимание на авторские имена, хоть и читал запоями.

Панфил же авторов помнил хорошо и имел манеру называть их так, словно давно и коротко знаком был c каждым. Есенина он называл не иначе, как Сережка. Пушкина – Сашка, Катаева – Валька. Единственный, кого Панфил величал полным именем – Виктор, хотя и без отчества, был Астафьев.

Впрочем, и ему не мог простить Панфил подпись под письмом против «Машины Времени».

Нелюбимый писатель у Панфила тоже имелся и был это ни много ни мало аж сам Шолохов. Его-то Панфил как раз не называл даже «Мишка», а исключительно – «старый козел со станицы Вешенской».

– Так вот, – продолжал Панфил, – а знаете вы, где он сейчас, Васька-то Аксёнов?

Мы не знали.

– Он, братушки, ещё года три назад в Штаты свалил.

– Ну и? – спросил Джаггер.

– Ты что, совсем забыл, где живешь? – саркастически сказал Панфил, – говорю же в Штаты, не в Монголию.

– Диссидентом заделался, – понял Чучундра.

– Вот-вот, диссидентом, – сказал я, – а тебе открытку прислал, – да, Панфил? Ты-то откуда знаешь?

Тут Панфил, Джаггер и Чучундра посмотрели на меня, совсем уже как на дурака.

– Ты что, Бабай, такие новости все по «Голосу Америки» или по «Свободной Европе» узнают. Все слушают, и все всё знают.

– Дык я тоже слушал, – начал оправдываться я, – но я всё больше про музыку там и все такое. Вот еще про Сахарова слышал. Но про него и в «Огоньке» писали. Тоже предатель.

– Не знаю насчет Сахарова, а Аксенов-то чего предавал? Он же писака, что он знать-то мог. Задолбало его все, вот и свалил, – заступился Панфил за Ваську.

– И как он свалил? – спросил Джаггер.

– А я знаю? – развел руками Панфил. – Как все сваливают, может в командировку поехал и тю-тю. Мне матушка рассказывала, что с Большого Театра на гастролях каждый раз по нескольку человек исчезают. Она ж актрисой служит в театре нашем в Дудинске, они там все в курсе. Понятно, что в газетах такое не пишут.

– И что там, интересно, хорошего? – спросил Чучундра непонятно кого.

– Да уж что-то есть, раз народ бежит, – вступил в разговор Кролик, напряженно молчавший до этого.

– Свалил, и правильно сделал! – внезапно заявил Батя, – пожил бы он, сука белогвардейская y нас в леспромхозе, еще б раньше сбежал. Сидит теперь в Америке, бананы жрет…

– Уймись, Батя, ты что, бананов не ел? – постарался угомонить его миролюбивый Чучундра.

– Как это не ел? Ел два раза, – возмутился Батя, – а я может, каждый день хочу! Что ж мне, до конца жизни кедровыми орехами питаться? Бананы давай!

C этими словами, Батя развернул очередную конфету и отправил в пасть:

– Жирует там этот писатель. А мы тут будем жопы морозить два года. А я еще потом, до самой смерти, в леспромхозе…

Батя злобно заложил книжку писателя-предателя конфетным фантиком и захлопнул ее c пистолетным звуком. Только пыль полетела из-под корешка.

– Тихо!!! – хором выдохнули мы, но было поздно.

Из комнаты начкара высунулся заспанный сержант Налимов.

– Вы, млядь, арлекины, озверели совсем? Начкару отдыхать не даете? А вдруг война, а я уставший?

Он выполз из комнатушки целиком.

– О, уже караул скоро сдавать, – Налимов посмотрел на часы, – а у вас не прибрано. Так, бойцы, кинулись живо, помыли всё.

– Батя, рви когти в роту, пока день рождения не кончился. А то припашу ненароком…

Тут Батя дунул в роту, подальше от греха, а мы, ясно дело, кинулись дружно и все помыли. Наряд закончился.

По пути в учебку над нашими головами продолжало полыхать и струиться полярное сияние. Панфил читал нам стихи…

…Как с истиной разобраться?

Кому беда – не беда…

Судьба не дает авансов,

И кстати, не врет никогда.

Безжалостный, святый, мудрый,

Ты дашь иль не дашь нам днесь?

Днем, вечером, ночью, утром

Незримо присутствуешь здесь.

Идет человек, не зная,

Что чья-то живая рука

Его шаги направляет,

Подталкивая слегка.

Кого-то в чертовы топи,

Иных – в сад райский ведёт.

Торопит рука, торопит,

Идет человек, идёт.

Бывает, предчувствием маешься…

Орлом упадет пятак —

И даже не удивляешься,

Когда случается так.

В безмыслие упершись,

Открыв в изумлении рот,

Ты думаешь, оглядевшись: